Рене декарт - размышления о первой философии. Размышления о первой философии Трактат размышления о первой философии написал

Вопросы о Боге и человеческом уме я уже затронул в труде «Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках», изданном на французском языке в 1637 году: там я не столько тщательно рассмотрел эти проблемы, сколько бегло коснулся их, дабы из суждений читателей понять, каким образом следует трактовать их впредь. Эти проблемы показались мне столь важными, что я не раз усматривал необходимость возвратиться к их исследованию; в их разработке я следую столь неизбитым, далеким от общепринятого путем, что мне показалось вредным издавать это сочинение на французском языке, в общедоступной форме,– я опасался, как бы более слабые умы не вообразили, будто они могут вступить на подобный же путь.

Я просил там всех, кому в моем сочинении что-либо покажется заслуживающим упрека, не преминуть сделать мне на этот счет указание, однако не получил ни единого возражения, достойного упоминания, за исключением двух, на которые вкратце отвечу до того, как приступлю к более тщательному рассмотрению этих вопросов.

Первое состоит в следующем: из того, что человеческая мысль, погруженная в самое себя, воспринимает себя исключительно как вещь мыслящую, не следует, будто ее природа, или сущность, состоит только в том, что она – вещь мыслящая: ведь слово только исключает все прочее, что может быть сказано относительно природы души. На это возражение я отвечаю, что даже и не помышлял в том сочинении исключать все прочее из ряда вещей, относящихся к самому существу предмета (коего я тогда не затрагивал), но думал исключить все это лишь в отношении моего восприятия – таким образом, чтобы ощущалась моя полная невосприимчивость к иным вещам, известным мне в отношении моей сущности, помимо того, что я – вещь мыслящая или, иначе говоря, обладающая способностью мыслить. В дальнейшем же я покажу, каким образом из того, что я не познаю ничего иного, относящегося к моей сущности, следует, что и действительно ничто иное к ней не относится.

Второе возражение состоит в следующем: из того, что у меня есть идея вещи более совершенной, нежели я, не следует, будто сама идея совершеннее меня, и тем более не следует существование того, что представлено этой идеей. Но я отвечаю: в слове идея содержится двусмысленность; его можно понимать в материальном смысле, как действие моего интеллекта – и в этом значении идея не может быть названа более совершенной, нежели я; но его можно понимать и в смысле объективном, как вещь, представленную указанным действием интеллекта,– и эта вещь, хоть и не предполагается ее существование вне интеллекта, тем не менее может быть совершеннее меня по самой своей сути. А каким образом из одного того, что у меня есть идея вещи более совершенной, чем я, следует, что вещь эта поистине существует, я подробно объясню ниже.

Кроме того, я видел два других довольно пространных сочинения, однако в них не столько опровергались мои доводы по указанным вопросам, сколько оспаривались при помощи аргументов, заимствованных из общих мест атеистов, сделанные из них выводы. И поскольку подобного рода аргументы не имеют никакой силы для тех, кто понимает суть моих доводов, и суждения большинства столь нелепы и беспомощны (ведь оно скорее прислушивается к первым попавшимся мнениям, нежели к истинному и основательному, но услышанному позже опровержению), я не желаю здесь на них отвечать, дабы они не оказались у меня изложенными в первую очередь. Скажу тут лишь в общем: все то, что обычно выдвигается атеистами для опровержения бытия Бога, всегда связано с тем, что либо Богу приписываются человеческие аффекты, либо нашим умственным способностям дерзко присваивается великая сила и мудрость, якобы позволяющая нам определять и постигать, на какие действия способен и что именно должен делать Бог. Таким образом, едва лишь мы вспомним, что наши умственные способности надо считать конечными, Бога же – непостижимым и бесконечным, все эти возражения теряют для нас всякую силу.

Теперь, познакомившись в какой-то степени с суждениями других, я вновь приступаю к тем же вопросам о Боге и человеческом уме, дабы одновременно разработать начала всей первой философии. При этом я не уповаю ни на малейшее одобрение толпы, ни на многочисленных читателей; напротив, я пишу лишь для тех, кто желает и может предаться вместе со мной серьезному размышлению и освободить свой ум не только от соучастия чувств, но и от всякого рода предрассудков,– а таких читателей, как я хорошо понимаю, найдется совсем немного. Что же до тех, кто, не озаботившись пониманием порядка и связи моих аргументов, займется, как часто делают многие, пустой болтовней по поводу выхваченных наугад концовок, то они не извлекут для себя из прочтения этой книги большой пользы; и хотя они могут во многих случаях отыскать повод для пустопорожних шуток, им не легко будет возразить мне что-либо, вынуждающее к ответу и такого ответа достойное.

Но поскольку я никому не могу обещать, что сразу дам полное удовлетворение, и я не настолько высокомерен, чтобы претендовать на уменье предвидеть все, что кому-либо покажется затруднительным, я прежде всего изложу в «Размышлениях» те самые мысли, которые, как мне представляется, привели меня к очевидному и достоверному познанию истины,– дабы испытать, могу ли я теми же доводами, кои убедили меня самого, убедить также и других. Затем я отвечу на возражения некоторых мужей, прославленных своей ученостью и дарованием, которым эти «Размышления» были посланы для рассмотрения ранее, чем я отдал их в печать. Они представили мне многочисленные и разнообразные возражения, так что, смею надеяться, другим вряд ли легко придет в голову что-либо мало-мальски значительное, что не было бы ими затронуто. Поэтому я очень прошу читателей, чтобы они вынесли суждение о моих «Размышлениях» не раньше, чем удостоят прочесть все эти возражения и мои последующие разъяснения.

Краткий обзор шести предлагаемых «размышлений»

В "Первом размышлении " излагаются причины, по которым мы имеем право сомневаться относительно всех вещей, особенно материальных, до тех самых пор, пока у нас не будет иных научных оснований, нежели те, кои были у нас раньше. И хотя полезность такого рода размышления не сразу бросается в глаза, оно тем не менее весьма важно в том отношении, что освобождает нас от всех предрассудков и пролагает легчайший путь к отчуждению ума от чувств; наконец, оно подводит нас к отказу от сомнений в тех вещах, истинность которых оно устанавливает.

Во "Втором размышлении " говорится об уме, который, пользуясь присущей ему свободой, предполагает, что не существует ничего из вещей, относительно существования коих он может питать хоть малейшее сомнение; в то же время он замечает, что его собственное существование отрицать невозможно. Это заключение ума также весьма полезно, ибо таким образом он легко отличает вещи, относящиеся к нему, то есть к мыслящей природе (natura intellectualis), от вещей, принадлежащих телу. Но поскольку некоторые читатели, быть может, станут искать здесь аргументы в пользу бессмертия души, я считаю своим долгом тут же их предупредить, что стараюсь писать лишь о том, что я в состоянии доказать со всей точностью, а потому я мог идти лишь таким путем, какой обычен для геометров: именно, я должен изложить все то, от чего зависит искомое положение, прежде чем сделаю относительно него какой-либо вывод. Первой же и главнейшей предпосылкой для познания бессмертия души является предельно ясное понятие о душе, совершенно отличное от какого бы то ни было понятия о теле; эта-то задача здесь и решена. Притом от нас требуется также понять: все, что мы постигаем ясно и отчетливо, тем самым – в силу такого рода постижения – истинно; но вплоть до «Четвертого размышления» положение это не может быть доказано. Кроме того, необходимо иметь отчетливое понятие (conceptus) природы тела – мы формируем его частично в этом «Втором размышлении», частично же в пятом и шестом. Далее, из этого надлежит сделать следующее заключение: все, что ясно и отчетливо воспринимается в качестве различных субстанций – подобно тому как мы постигаем различие ума и тела,– поистине и реально суть субстанции, отличающиеся друг от друга; в «Шестом размышлении» я и делаю этот вывод. Там же я подтверждаю свой вывод соображением, что любое тело мы воспринимаем в качестве чего-то делимого, в то время как любой ум (mens), напротив, постигается нами в качестве неделимого: ведь нам не дано помыслить срединную часть ума, как дано постичь срединную часть любого сколь угодно малого тела. Таким образом, природа ума и тела признается нами не только различной, но даже в известной мере противоположной. Однако в данном сочинении я более не обсуждаю этот вопрос, поскольку сказанного достаточно, чтобы установить, что из разрушения тела не вытекает гибель души, и дать, таким образом, смертным надежду на иное существование. Более того, посылки, из коих может быть сделан вывод о самом бессмертии души, зависят от объяснения всей природы в целом; потому что прежде всего надобно знать: все субстанции, для созидания и последующего существования которых необходим Бог, по самой своей природе неуничтожимы и бытие их не может иметь конца, кроме тех случаев, когда сам Бог отказывает им в своем содействии и они обращаются им в ничто. Далее надо заметить, что тело, взятое в своем родовом значении, есть субстанция и потому никогда не гибнет. Но человеческое тело, отличаясь от прочих тел, являет собой соединение членов, имеющих определенную форму, и других подобных же акциденций; человеческий же ум не представляет какого-то соединения акциденций, но являет собой чистую субстанцию, и, хотя все его акциденции подвержены изменению – он то понимает какие-то веши, то желает другие или чувствует третьи и т. д.,– тем не менее сам по себе он не изменяется; а что касается тела человека, то оно изменяется хотя бы уже потому, что подвержены изменению формы некоторых его частей. Из этого следует, что тело весьма легко погибает, ум же по самой природе своей бессмертен.

Билет 32.

Рационализм Р. Декарта

Рационализм- метод, согласно которому основой познания и действия людей является разум и самосознание, а они уже дают основу для опыта. Можно сказать, что Декарт создаёт рационализм.

Декарт считал, что в мыслящем субъекте от рождения заложены идеи, которые не могут быть выведены из опыта. Декарт допуска существлвание двух субстанций - материальной (телесной, протяженной) и духовной (мыслящей). (дуализм)

Исходной точкой рассуждений Декарта является «сомнение во всем» - он хочет отказаться от любых ранее полученных знаний, чтобы прийти к истине.
Он не признавал авторитетов, считал, что они не являются источником информации. (Кроме математики)

Декарт описывает собственный метод познания:

Правило очевидности: не принимать за истинное то, что не проверил сам

Правило анализа: разделять проблему на несколько частей

Правило синтеза: располагать мсли в порядке

Правило контроля: делать перечни

Размышление первое

Предположим, что источник истины некий злобный дух, стремящийся обмануть нас; я буду считать, что небо, воздух, цвета, звуки и все внешние вещи - обманчивая игра сновидений. Будем считать, что и у меня нет какого-либо чувства, что все это существует только в моем ложном представлении. Я буду упорствовать, оставаясь при этом мнении, и, если не в моей власти познать что-либо истинное, то я надежно огражу себя таким разумением от того, чтобы согласиться с чем-нибудь ложным, и тогда уже наш обманщик никак не сможет повлиять на меня.

Размышление второе

Итак, все, что я вижу, - ложно. Никогда не существовало ничего из всех представляемых моей лживой памятью вещей. Что же будет истинно существующим?

Мышление одно не может быть отделено от меня. Я существую - верно и определенно - пока мыслю, ибо возможно, когда я буду лишен всякого мышления, я прекращу существовать. Значит, я - вещь истинная и действительно существующая и мыслящая. Вещь сомневающаяся, осознающая, утверждающая, отрицающая, желающая и не желающая, а также - воображающая и чувствующая.

Теперь мне известно, что тела познаются не чувствами, а интеллектом, и не из того, что их касаются или видят, но только из того, что их мыслят. Соответственно я ясно сознаю, что ничто не может быть познано мною с большей очевидностью, чем мой собственный разум.

Анализ 4 «Размышления о первоначальной философии» Р. Декарта.

Об истине и лжи

За эти дни я пришел к ясному выводу, что о вещах отделенных от материального мы можем узнать больше, чем от телесных. Человек склонен допускать ошибки, а значит он является вещью зависимой и несовершенной, значит, существует независимое и совершенное бытие – Бога. Соответственно Бог существует, и от него в каждый момент зависит существование человека.

Бог никогда не стал бы обманывать нас: ведь во всякой лжи заключено нечто несовершенное. Я ощущаю в себе некую способность суждения, которую получил от Бога; он дал бы мне её, чтобы я заблуждался.

Я замечаю, что предо мной возникает не только реальная и положительная идея Бога, но, и некая отрицательная идея того небытия, причем сам я оказываюсь созданным чем-то средним между Богом и небытием.

Мне прежде всего приходит на ум, что меня не должно удивлять, если причины некоторых деяний Бога остаются для меня непонятными, ибо что моя природа весьма слаба и ограниченна, божественная же природа - непостижима и безгранична.

И хотя я до сих пор сумел с достоверностью установить лишь существование себя самого и Бога, я не могу отрицать возможности творения им многих других вещей. Таким образом, выяснилось, что сам я играю в универсуме роль части.

Далее, когда я исследую характер своих ошибок, я замечаю, что они зависят от моего интеллекта и моей воли. Я не вправе также жаловаться па то, что получил от Бога недостаточно сильную и совершенную волю, или свободу выбора, ибо я чувствую, что она не имеет никаких пределов. И только воля, или свобода выбора, как я ощущаю, у меня такова, что я не постигаю идеи большей. Разумеется, ни божественная благость, ни естественное познание никогда не угрожают свободе выбора, состояние безразличия, когда разум никак не склоняет меня в одну сторону более, чем в другую, то это низшая степень свободы.

Так от чего же происходят мои ошибки? А лишь от того, что, поскольку воля обширнее интеллекта

Теперь же я не только знаю, что я - вещь мыслящая - существую, но у меня возникает некая идея телесной природы и мне приходит на ум сомнение, отличается ли моя мыслящая природа от телесной природы; при этом до сих пор моему умственному взору не представилось ни одного основания уверовать в одно более, нежели в другое. Разумеется, в силу этого я пребываю безразличным к утверждению либо отрицанию как того, так и другого

Сегодня я познал также, что я должен всеми силами доискиваться истины.

Cogito – понятие, введенное Декартом в философию. Означает «я мыслю, значит существую». Говорил, что сомнение необходимо, что нужно сомневаться во всем. Ибо тот, кто сомневается, он думает и размышляет.

По Декарту в деятельности познающего чуловека есть то, что сомнению не подлежит. Это факт самого сомнения. «Можно сомневаться в существовании всего, кроме существования самого сомнения. Но сомнение – есть акт мышления. По скольку я сомневаюсь, я мыслю. Я могу сомневаться в том, существует ли в действительности мое тело: может быть, просто какой-то всесильный демон-обманщик делает так, что мне кажется будто бы тело у меня есть. Но я точно знаю, что существую в качестве мыслящего, сомневающегося существа.

| следующая лекция ==>
Особенности спроса на российском рынке труда |

Рене Декарт

Размышления о первой философии

В коих доказывается существование Бога и различие между человеческой душой и телом

Предисловие для читателя

Вопросы о Боге и человеческом уме я уже затронул в труде «Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках», изданном на французском языке в 1637 году: там я не столько тщательно рассмотрел эти проблемы, сколько бегло коснулся их, дабы из суждений читателей понять, каким образом следует трактовать их впредь. Эти проблемы показались мне столь важными, что я не раз усматривал необходимость возвратиться к их исследованию; в их разработке я следую столь неизбитым, далеким от общепринятого путем, что мне показалось вредным издавать это сочинение на французском языке, в общедоступной форме,– я опасался, как бы более слабые умы не вообразили, будто они могут вступить на подобный же путь.

Я просил там всех, кому в моем сочинении что-либо покажется заслуживающим упрека, не преминуть сделать мне на этот счет указание, однако не получил ни единого возражения, достойного упоминания, за исключением двух, на которые вкратце отвечу до того, как приступлю к более тщательному рассмотрению этих вопросов.

Первое состоит в следующем: из того, что человеческая мысль, погруженная в самое себя, воспринимает себя исключительно как вещь мыслящую, не следует, будто ее природа, или сущность, состоит только в том, что она – вещь мыслящая: ведь слово только исключает все прочее, что может быть сказано относительно природы души. На это возражение я отвечаю, что даже и не помышлял в том сочинении исключать все прочее из ряда вещей, относящихся к самому существу предмета (коего я тогда не затрагивал), но думал исключить все это лишь в отношении моего восприятия – таким образом, чтобы ощущалась моя полная невосприимчивость к иным вещам, известным мне в отношении моей сущности, помимо того, что я – вещь мыслящая или, иначе говоря, обладающая способностью мыслить. В дальнейшем же я покажу, каким образом из того, что я не познаю ничего иного, относящегося к моей сущности, следует, что и действительно ничто иное к ней не относится.

Второе возражение состоит в следующем: из того, что у меня есть идея вещи более совершенной, нежели я, не следует, будто сама идея совершеннее меня, и тем более не следует существование того, что представлено этой идеей. Но я отвечаю: в слове идея содержится двусмысленность; его можно понимать в материальном смысле, как действие моего интеллекта – и в этом значении идея не может быть названа более совершенной, нежели я; но его можно понимать и в смысле объективном, как вещь, представленную указанным действием интеллекта,– и эта вещь, хоть и не предполагается ее существование вне интеллекта, тем не менее может быть совершеннее меня по самой своей сути. А каким образом из одного того, что у меня есть идея вещи более совершенной, чем я, следует, что вещь эта поистине существует, я подробно объясню ниже.

Кроме того, я видел два других довольно пространных сочинения, однако в них не столько опровергались мои доводы по указанным вопросам, сколько оспаривались при помощи аргументов, заимствованных из общих мест атеистов, сделанные из них выводы. И поскольку подобного рода аргументы не имеют никакой силы для тех, кто понимает суть моих доводов, и суждения большинства столь нелепы и беспомощны (ведь оно скорее прислушивается к первым попавшимся мнениям, нежели к истинному и основательному, но услышанному позже опровержению), я не желаю здесь на них отвечать, дабы они не оказались у меня изложенными в первую очередь. Скажу тут лишь в общем: все то, что обычно выдвигается атеистами для опровержения бытия Бога, всегда связано с тем, что либо Богу приписываются человеческие аффекты, либо нашим умственным способностям дерзко присваивается великая сила и мудрость, якобы позволяющая нам определять и постигать, на какие действия способен и что именно должен делать Бог. Таким образом, едва лишь мы вспомним, что наши умственные способности надо считать конечными, Бога же – непостижимым и бесконечным, все эти возражения теряют для нас всякую силу.

Теперь, познакомившись в какой-то степени с суждениями других, я вновь приступаю к тем же вопросам о Боге и человеческом уме, дабы одновременно разработать начала всей первой философии. При этом я не уповаю ни на малейшее одобрение толпы, ни на многочисленных читателей; напротив, я пишу лишь для тех, кто желает и может предаться вместе со мной серьезному размышлению и освободить свой ум не только от соучастия чувств, но и от всякого рода предрассудков,– а таких читателей, как я хорошо понимаю, найдется совсем немного. Что же до тех, кто, не озаботившись пониманием порядка и связи моих аргументов, займется, как часто делают многие, пустой болтовней по поводу выхваченных наугад концовок, то они не извлекут для себя из прочтения этой книги большой пользы; и хотя они могут во многих случаях отыскать повод для пустопорожних шуток, им не легко будет возразить мне что-либо, вынуждающее к ответу и такого ответа достойное.

Но поскольку я никому не могу обещать, что сразу дам полное удовлетворение, и я не настолько высокомерен, чтобы претендовать на уменье предвидеть все, что кому-либо покажется затруднительным, я прежде всего изложу в «Размышлениях» те самые мысли, которые, как мне представляется, привели меня к очевидному и достоверному познанию истины,– дабы испытать, могу ли я теми же доводами, кои убедили меня самого, убедить также и других. Затем я отвечу на возражения некоторых мужей, прославленных своей ученостью и дарованием, которым эти «Размышления» были посланы для рассмотрения ранее, чем я отдал их в печать. Они представили мне многочисленные и разнообразные возражения, так что, смею надеяться, другим вряд ли легко придет в голову что-либо мало-мальски значительное, что не было бы ими затронуто. Поэтому я очень прошу читателей, чтобы они вынесли суждение о моих «Размышлениях» не раньше, чем удостоят прочесть все эти возражения и мои последующие разъяснения.

Краткий обзор шести предлагаемых «размышлений»

В "Первом размышлении " излагаются причины, по которым мы имеем право сомневаться относительно всех вещей, особенно материальных, до тех самых пор, пока у нас не будет иных научных оснований, нежели те, кои были у нас раньше. И хотя полезность такого рода размышления не сразу бросается в глаза, оно тем не менее весьма важно в том отношении, что освобождает нас от всех предрассудков и пролагает легчайший путь к отчуждению ума от чувств; наконец, оно подводит нас к отказу от сомнений в тех вещах, истинность которых оно устанавливает.

Рене Декарт

Предисловие для читателя

Краткий обзор шести предлагаемых «размышлений»

Первое размышление: О том, что может быть подвергнуто сомнению

Второе размышление: О природе человеческого ума: о том, что ум легче познать, нежели тело

Третье размышление: О Боге – что он существует

Четвертое размышление: Об истине и лжи

Пятое размышление: О сущности материальных вещей, и снова о Боге – о том, что он существует

Шестое размышление: О существовании материальных вещей и о реальном различии между умом и телом

Рене Декарт

Размышления о первой философии

В коих доказывается существование Бога и различие между человеческой душой и телом

Предисловие для читателя

Вопросы о Боге и человеческом уме я уже затронул в труде «Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках», изданном на французском языке в 1637 году: там я не столько тщательно рассмотрел эти проблемы, сколько бегло коснулся их, дабы из суждений читателей понять, каким образом следует трактовать их впредь. Эти проблемы показались мне столь важными, что я не раз усматривал необходимость возвратиться к их исследованию; в их разработке я следую столь неизбитым, далеким от общепринятого путем, что мне показалось вредным издавать это сочинение на французском языке, в общедоступной форме,– я опасался, как бы более слабые умы не вообразили, будто они могут вступить на подобный же путь.

Я просил там всех, кому в моем сочинении что-либо покажется заслуживающим упрека, не преминуть сделать мне на этот счет указание, однако не получил ни единого возражения, достойного упоминания, за исключением двух, на которые вкратце отвечу до того, как приступлю к более тщательному рассмотрению этих вопросов.

Первое состоит в следующем: из того, что человеческая мысль, погруженная в самое себя, воспринимает себя исключительно как вещь мыслящую, не следует, будто ее природа, или сущность, состоит только в том, что она – вещь мыслящая: ведь слово только исключает все прочее, что может быть сказано относительно природы души. На это возражение я отвечаю, что даже и не помышлял в том сочинении исключать все прочее из ряда вещей, относящихся к самому существу предмета (коего я тогда не затрагивал), но думал исключить все это лишь в отношении моего восприятия – таким образом, чтобы ощущалась моя полная невосприимчивость к иным вещам, известным мне в отношении моей сущности, помимо того, что я – вещь мыслящая или, иначе говоря, обладающая способностью мыслить. В дальнейшем же я покажу, каким образом из того, что я не познаю ничего иного, относящегося к моей сущности, следует, что и действительно ничто иное к ней не относится.

Второе возражение состоит в следующем: из того, что у меня есть идея вещи более совершенной, нежели я, не следует, будто сама идея совершеннее меня, и тем более не следует существование того, что представлено этой идеей. Но я отвечаю: в слове идея содержится двусмысленность; его можно понимать в материальном смысле, как действие моего интеллекта – и в этом значении идея не может быть названа более совершенной, нежели я; но его можно понимать и в смысле объективном, как вещь, представленную указанным действием интеллекта,– и эта вещь, хоть и не предполагается ее существование вне интеллекта, тем не менее может быть совершеннее меня по самой своей сути. А каким образом из одного того, что у меня есть идея вещи более совершенной, чем я, следует, что вещь эта поистине существует, я подробно объясню ниже.

Кроме того, я видел два других довольно пространных сочинения, однако в них не столько опровергались мои доводы по указанным вопросам, сколько оспаривались при помощи аргументов, заимствованных из общих мест атеистов, сделанные из них выводы. И поскольку подобного рода аргументы не имеют никакой силы для тех, кто понимает суть моих доводов, и суждения большинства столь нелепы и беспомощны (ведь оно скорее прислушивается к первым попавшимся мнениям, нежели к истинному и основательному, но услышанному позже опровержению), я не желаю здесь на них отвечать, дабы они не оказались у меня изложенными в первую очередь. Скажу тут лишь в общем: все то, что обычно выдвигается атеистами для опровержения бытия Бога, всегда связано с тем, что либо Богу приписываются человеческие аффекты, либо нашим умственным способностям дерзко присваивается великая сила и мудрость, якобы позволяющая нам определять и постигать, на какие действия способен и что именно должен делать Бог. Таким образом, едва лишь мы вспомним, что наши умственные способности надо считать конечными, Бога же – непостижимым и бесконечным, все эти возражения теряют для нас всякую силу.

Теперь, познакомившись в какой-то степени с суждениями других, я вновь приступаю к тем же вопросам о Боге и человеческом уме, дабы одновременно разработать начала всей первой философии. При этом я не уповаю ни на малейшее одобрение толпы, ни на многочисленных читателей; напротив, я пишу лишь для тех, кто желает и может предаться вместе со мной серьезному размышлению и освободить свой ум не только от соучастия чувств, но и от всякого рода предрассудков,– а таких читателей, как я хорошо понимаю, найдется совсем немного. Что же до тех, кто, не озаботившись пониманием порядка и связи моих аргументов, займется, как часто делают многие, пустой болтовней по поводу выхваченных наугад концовок, то они не извлекут для себя из прочтения этой книги большой пользы; и хотя они могут во многих случаях отыскать повод для пустопорожних шуток, им не легко будет возразить мне что-либо, вынуждающее к ответу и такого ответа достойное.

Но поскольку я никому не могу обещать, что сразу дам полное удовлетворение, и я не настолько высокомерен, чтобы претендовать на уменье предвидеть все, что кому-либо покажется затруднительным, я прежде всего изложу в «Размышлениях» те самые мысли, которые, как мне представляется, привели меня к очевидному и достоверному познанию истины,– дабы испытать, могу ли я теми же доводами, кои убедили меня самого, убедить также и других. Затем я отвечу на возражения некоторых мужей, прославленных своей ученостью и дарованием, которым эти «Размышления» были посланы для рассмотрения ранее, чем я отдал их в печать. Они представили мне многочисленные и разнообразные возражения, так что, смею надеяться, другим вряд ли легко придет в голову что-либо мало-мальски значительное, что не было бы ими затронуто. Поэтому я очень прошу читателей, чтобы они вынесли суждение о моих «Размышлениях» не раньше, чем удостоят прочесть все эти возражения и мои последующие разъяснения.

Краткий обзор шести предлагаемых «размышлений»

В "Первом размышлении " излагаются причины, по которым мы имеем право сомневаться относительно всех вещей, особенно материальных, до тех самых пор, пока у нас не будет иных научных оснований, нежели те, кои были у нас раньше. И хотя полезность такого рода размышления не сразу бросается в глаза, оно тем не менее весьма важно в том отношении, что освобождает нас от всех предрассудков и пролагает легчайший путь к отчуждению ума от чувств; наконец, оно подводит нас к отказу от сомнений в тех вещах, истинность которых оно устанавливает.

Во "Втором размышлении " говорится об уме, который, пользуясь присущей ему свободой, предполагает, что не существует ничего из вещей, относительно существования коих он может питать хоть малейшее сомнение; в то же время он замечает, что его собственное существование отрицать невозможно. Это заключение ума также весьма полезно, ибо таким образом он легко отличает вещи, относящиеся к нему, то есть к мыслящей природе (natura intellectualis), от вещей, принадлежащих телу. Но поскольку некоторые читатели, быть может, станут искать здесь аргументы в пользу бессмертия души, я считаю своим долгом тут же их предупредить, что стараюсь писать лишь о том, что я в состоянии доказать со всей точностью, а потому я мог идти лишь таким путем, какой обычен для геометров: именно, я должен изложить все то, от чего зависит искомое положение, прежде чем сделаю относительно него какой-либо вывод. Первой же и главнейшей предпосылкой для познания бессмертия души является предельно ясное понятие о душе, совершенно отличное от какого бы то ни было понятия о теле; эта-то задача здесь и решена. Притом от нас требуется также понять: все, что мы постигаем ясно и отчетливо, тем самым – в силу такого рода постижения – истинно; но вплоть до «Четвертого размышления» положение это не может быть доказано. Кроме того, необходимо иметь отчетливое понятие (conceptus) природы тела – мы формируем его частично в этом «Втором размышлении», частично же в пятом и шестом. Далее, из этого надлежит сделать следующее заключение: все, что ясно и отчетливо воспринимается в качестве различных субстанций – подобно тому как мы постигаем различие ума и тела,– поистине и реально суть субстанции, отличающиеся друг от друга; в «Шестом размышлении» я и делаю этот вывод. Там же я подтверждаю свой вывод соображением, что любое тело мы воспринимаем в качестве чего-то делимого, в то время как любой ум (mens), напротив, постигается нами в качестве неделимого: ведь нам не дано помыслить срединную часть ума, как дано постичь срединную часть любого сколь угодно малого тела. Таким образом, природа ума и тела признается нами не только различной, но даже в известной мере противоположной. Однако в данном сочинении я более не обсуждаю этот вопрос, поскольку сказанного достаточно, чтобы установить, что из разрушения тела не вытекает гибель души, и дать, таким образом, смертным надежду на иное существование. Более того, посылки, из коих может быть сделан вывод о самом бессмертии души, зависят от объяснения всей природы в цело...

Декарта обычно считают основателем современной философии, он пытается создать заново законченное философское здание. Декарт был философом, математиком и учёным (Мир, или Трактат о свете (1633); Рассуждение о методе (1637); Размышления о первой философии (1641); Первоначала философии (1644)).

Метод «картезианского сомнения». Сколь многие ложные мнения я принимал с раннего детства за истинные и сколь сомнительны положения, выстроенные мною впоследствии на фундаменте этих ложных истин; а из этого следует, что мне необходимо раз и навсегда до основания разрушить эту постройку и положить в её основу новые первоначала, если только я хочу когда-либо установить в науках что-то прочное и постоянное. Декарт начинает со скептицизма относительно чувств. из всех вещей, некогда почитавшихся мною истинными, нет ни одной, относительно которой было бы недопустимо сомневаться; у меня появятся большие надежды, если я измыслю даже самую малую вещь, которая была надёжной и несокрушимой.

Усомниться можно во всём, но только не в том, что я сомневаюсь. Сомнение – акт мысли, значит я мыслю. Но я не мог бы мыслить, если бы не существовал. Я мыслю, следовательно я существую. Я существую столько, сколько я мыслю (я-вещь мыслящая). Кроме того, я есть мыслящее существо. Декарт принимает эту истину за первый искомый им принцип философии. Этот принцип делает сознание более достоверным, чем материю, и мой ум (для меня) более достоверен, чем ум других.

Одни идеи представляются смутными, другие – ясными и отчётливыми. Принцип cogito ergo sum именно потому так очевиден, что он ясен и отчётлив и, следовательно, истинен. Другая ясная идея – идея Бога – идея бесконечной, независимой, в высшей степени разумной и всемогущей субстанции. Но такая идея не может исходить из меня самого, поскольку сам я конечен, и также не может быть выведена из других идей. Идея Бога может исходить лишь от того, что содержит в себе не меньше реальности, чем мыслится в этой идее, т. е. лишь от самого Бога.

Естественный свет разума. Что касается других идей, то на идеи смутные я, по-видимому, не могу полагаться как на истинные. И даже идеи ясные и отчётливые не могли разве быть вложены в меня каким-нибудь могущественным, но злокозненным обманщиком? Хотя я ощущаю в себе способность суждения, позволяющую отличать истину от заблуждения, могу ли я полагаться на неё? Но невозможно, чтобы Бог меня обманывал (ведь во всяком обмане заключено нечто несовершенное) или хотел, чтобы я заблуждался. Поэтому я могу доверять этому естественному свету разума, при условии, конечно, что я правильно им пользуюсь.

Тело весьма легко погибает, ум же по самой природе своей бессмертен.

Метод достижения истины. Следует соблюдать лишь 4 правила: 1) принимать за истинное только то, что представляется уму ясно и отчётливо; 2) делить трудности; 3) располагать мысли в порядке от простого к сложному; 4) делать перечни настолько полными, чтобы ничего не пропускать.

Рассматривая вопрос о нашем познании тел, Декарт приводит пример с воском. [Самый воск составлен из протяжённости, гибкости и движения, которые понимаются умом, а не воображением. Вещь, которая является воском, сама по себе не может быть чувственно воспринимаемой, так как она равно включена во все явления воска, данные различным органам чувств.

То, что я своими органами чувств вижу воск, достоверно говорит о моём собственном существовании, но не о существовании воска. Познание внешних вещей должно осуществляться умом, а не чувствами. ]

Материя: не мыслит, протяженна, делима, как они взаимодействуют и как дух может хоть что-то знать о материи и наоборот, если они негде не пересекаются (*сам себе противоречит: говорит, что дух первичен, а материя вторична, но все равно ищет пересечения).

Идея Бога не могла быть увидена/вымышлена – она могла быь только вложена в голову человека – есть идея того, чем я не обладаю.

Надо признать, что жизнь человеческая в частных вопросах нередко подвластна ошибкам; таким образом, мы должны признать немощность нашей природы.

3. 1 Философия Милетской школы

Представителями Милетской школы (по названию города в Ионии) являются Фалес, Анаксимандр и Анаксимен. Предметом философии милетской школы является проблема единого первоначала. Взаимопревращения веществ свидетельствуют, что за видимым многообразием воспринимаемого мира скрывается единое первоначало.

Аристотели писал: «большинство первых философов считало началом то, из чего состоят все вещи, из чего как первого они возникают и во что как в последнее они, погибая, превращаются, причём сущность хотя и остаётся, но изменяется в своих проявлениях, – это они считают элементом и началом вещей. И потому они полагают, что ничто не возникает и не исчезает; ибо должно быть некоторое естество – или одно, или больше одного, откуда возникает всё остальное, в то время как само это естество сохраняется.

Фалес (640-562), нам известны его мысли не прямым образом, а только в передаче через устную традицию. Термин «архе» в значении «первопричина, первоначало», возможно, был введен его учеником Анаксимандром. Все же мы находим у Фалес а отчетливое понимание того, что в основе бытия есть некая константа, нечто, не подверженное изменениям. По мнению Фалеса, вода есть начало всего. «Семена и зерна всего сущего имеют влажную природу. По-этому высыхание всего есть смерть. Жизнь-влага, водначя стихия, значит, все происходит из воды, начинается в воде и в ней заканчивается». Для Фалеса главной характеристикой воды была текучесть, в значении изменчивости она предполагает противоположное свойство-крепость и неизменность. Так же Фалес говорил, что «все полно богов», что означало, что жизнь первична, что все одушевлено, что все связано первоначалом.

Ученик Фалеса Анаксимандр родился в конце 7в. до н. э. Его трактат в прозе «О природе» можно считать первым философским трактатом в прозе. Проблематика первоначала углубляется положением, что вода, как и все прочее, производна от бесконечной природы-физиса. Анаксимандр вводит термин «апейрон», что означает «лишенное границ», то, что количественно и пространственно не определено. Апейрон, будучи беспредельным, дает начало всем вещам. Он обнимает и окружает все, управляет и содержит окруженное путем наложения границ и давая определенность всему, что от него происходит, сосуществует с ним и внутри него. Только апейрон вечен, ибо никем не сотворен. Анаксимандр говрит, что причина возникновения вещей-неправедность, а причина распада­-искупление такой неправедности(возможно серии противоположностей). У Анаксимандра присутствует идея первоначальной вины и ее искупления, необходимости справедливого равновесия.

Об ученике Анаксимандра Анаксимене мы знаем как об авторе прозаического сочинения «О природе». Бесконечное первоначало, по Анаксимену, - это ничем не ограниченная воздушная субстанция. Воздух-самая подвижная среда и лучше других элементов может способствовать превращения других вещей. Сгущаясь и разрежаясь, [воздух] приобретает видимые различия. Так, растекшись до более разреженного состояния, он становится огнём; в среднем состоянии возвращается к [природе] воздуха; по мере сгущения из воздуха путем «валяния» образуется облако, сгустившись ещё больше, [он становится] водой, ещё больше – землёй, а достигнув предельной плотности – камнями. Меняющееся давление воздушной субстанции дает начало всем вещам.

Мы видим логическое завершение главной идеи милетских мудрецов. Взаимодействие динамичных сил дает эффект конденсации и разряжения, однако в совершенную гармонию они приходят благодаря особым свойствам первоначала. Милетская мысль становится первой ступенью, понявшей свои задачи философии, ее кульминационный момент совпал с творчеством Анаксимена.